В XX веке по учению Дарвина был нанесен серьезный удар.
Теперь уже среди ученых существует несколько мнений насчет развития видов путем
эволюции: они предполагают, что постепенность развития вида исключается, и
животное могло измениться в течение нескольких десятилетий, а то даже и
нескольких лет! В результате природных катаклизмов, резкого изменения среды
обитания, пищевого рациона и т.д. популяция почти полностью вымирала, и лишь
самые сильные, а может быть, более гибкие в плане приспособления, резко
мутировали и в результате этой мутации продолжали жить дальше и размножаться до
следующей экстремальной ситуации (в геопланетарном масштабе, конечно). Этой
своей теорией сторонники скачкообразного развития — не эволюционного, а
революционного — объясняют нам, почему сейчас не происходит никаких изменений
среди популяций, по крайней мере, с тех пор, как «человек разумный» стал
следить за окружающей его средои и фиксировать хоть какие‑то мало‑мальские ее
изменения.
Если придерживаться этой теории, то и сам человек вполне мог
развиваться скачкообразно. Некоторые американские палеонтологи даже высказывают
мысль, что не мы произошли от обезьян, а сами человекообразные обезьяны есть не
что иное, как тупиковая ветвь развития Человечества!.. Если опять же поверить
недавним открытиям ученых о том, что человеческая цивилизация пережила уже
несколько катастроф планетарного масштаба, где была полностью истреблена, не
считая нескольких сотен «счастливчиков», то вполне возможно, что, борясь за
свое существование, оставленные"на произвол судьбы и дикой необузданной
природы какие‑то группы людей стали приспосабливаться к окружающей среде более
примитивным способом, нежели их широколобые соседи.
Видимо, природа, чувствуя определенные тенденции, уже
выработанные в способе предыдущего существования, дает им выйти через
экстремальную ситуацию, и нечто подобное мы можем наблюдать и с психикой
нормального человека. В опыте современного психологического тестирования есть
методики, которые путем создания неадекватной ситуации выводят пациента из
устойчивого состояния, мешая ему посредством сознательных логических операций
найти выход в критической ситуации. Человек оказывается на грани
бессознательного выбора, и вот тогда‑то весь его жизненный личный и
генетический опыт дает о себе знать, то есть в процессе жизни в человеке,
включая и его предков, создается определенная устойчивая тенденция, которая
реализует себя. Она как бы аккумулируется в сознании, и вдруг происходит
«вспышка». Не зря известный психолог Юнг говорил о том, что о человеке лучше
всего судить по оговоркам.
Можно много спорить о правильности этой методики, но нельзя
отрицать, что до сих пор не ясно, почему у одних животных для добывания пищи
развился хобот, у других — шея, у третьих — цепкие когти. Видимо, и здесь
сказались тенденции, выработанные в процессе существования их предков. Когда‑то
все земные существа были не чем иным, как простейшим одноклеточным организмом,
и, наверное, развивайся эти живые клетки в идеально одинаковых условиях, все
существа походили бы друг на друга, как близнецы, и на Земле установился
Естественный Коммунизм, где все равноодинаковы и друг другу подобны… Но точно
так же, как математика не может состоять из одних единиц, как алфавит
невозможен из одной буквы А, так же и природа не может иметь знак равенства
внутри себя.
Исходя из всего вышесказанного, можно прийти к выводу, что
Кто‑то или Что‑то постоянно испытывает на упругость саму Природу. Не просто ее
развитие, а, как дотошный садовод, проверяет каждую ее веточку, отпиливая
засохшую или пересаживая ее на другое дерево.
О существовании звероподобных людей писал еще Плиний в
начале нашей эры: «На острове Тапробане (так называли тогда остров Цейлон) есть
индийцы, которые сожительствуют с дикими животными, и в результате получаются
дикие существа — полузвери, полулюди, покрытые шерстью, как первые». На берега
реки Ганг в Индии Плиний помещает неких «калингов», таинственных существ,
которые рождались, по его утверждению, с хвостом. Хотя многие историки науки и
не особо доверяют Плинию, но здесь мы можем видеть прозрачный намек, пусть даже
с мифическим оттенком, на последствия ассимиляции человека с животными. Эта
ассимиляция могла происходить и не в такой ярко выраженной форме, как зоофилия,
но происходила и на ментальном, энергетическом уровне, о чем говорит
распространение тотемизма среди аборигенов. Родовое животное несло на себе
отпечатки этой ассимиляции, как приспособления к среде обитания и в то же время
явной деградации данной человеческой ветви. Может быть, пример будет не очень
удачным, но не упомянуть его нельзя. Помимо ученых, знаменитый Джеймс Хедли
Чейз также задавался понятиями родственности человека и животного, правда, лишь
от лица выдуманного им героя. А вот нынешний писатель Тимур Пулатов в романе
«Черепаха Тарази», отразившем, и весьма успешно, стадию превращения человека в
черепаху (восточная притча), прямо говорит о понятии рода: в одном человеке
животное чувствует брата, в другом — нет, ибо тот человек — представитель иного
племени, иного тотема…
Нет ли связи и между человеком и гуманоидом‑космитом? Не
ходят ли среди нас сотни, тысячи, десятки, а возможно, и сотни тысяч гибридов?
И не гибридов вовсе, а настоящих братьев, ибо, если вспомнить об одной‑единственной
живой клетке, давшей всему начало…
Впрочем, то всего лишь околонаучный взгляд, да и не взгляд
вовсе, а гипотеза. Однако, согласитесь, впечатляющая!..
Станислав Лем, великий мастер задавать вопросы (впрочем, как
все философы), не особенно трудясь над изобретением космических кораблей,
поставил, кажется, самый главный вопрос: а на что он нам, дальний космос? Или
нам скучно на планете Земля? Разве жизненно не хватает какого‑либо металла,
нефти, газа и тому подобного? Зачем мы стремимся туда, в черную жуть вселенских
бесконечностей?
Он же сам и дает ответ, вызывающий массу других, не менее
главных вопросов: мы ищем братьев по разуму. Да, конечно. Разумный океан, вовсе
не похожий на родственника, или так нравившаяся шестидесятникам «разумная
плесень»… Их, хоть и с трудом, все же можно идентифицировать по группе «крови»
и признать кровную близость Океана и Человечества, но… Как ни странно,
возникают вопросы уже не столько глобально‑вселенские (поиск брата может
охватить все миры и пространства), сколько человеческие: нравственно —
безнравственно? То есть: а можно ли? а надо ли? а хорошо ли? и — кому хорошо?..
Ну и, сами понимаете, так далее. Гениальный «Солярис». Кого
отправлял Крис в ракете: любимую женщину Хари (которой, кстати, уже не
существовало в этом мире) или монстра? Ему убивать монстра — безнравственно, а
Океану — издеваться над человеком, вызывая к жизни его глубоко запрятанные
кошмары?..
Вы заметили: самый дальний космос возвращает нас на Землю —
мы задумываемся над нашим, сугубо земным. Так как же: убить таракана —или дать
ему свободу для полной оккупации вашей Kyxниf!
И возникает почти уверенность: Контакт, к которому
сознательно или подспудно стремится Человек, поставит мир на грань звездной
войны. По крайней мере, в нашей философии (религии не берем) утешительного
ответа нет. Или мы — их, или они — нас. Экспансия.
Вот вам и братцы по разуму. Известно, что самые кровавые
баталии развиваются, когда воюют не просто враги, а враги‑родственники. Правда,
искомый ответ неожиданно могут принести они. А если нет?..
